Мне было 4 года, когда началась война, столько же – моей сестре-близнецу Любе. Еще одна сестра, Марина, была на 6 лет старше. Мы жили на улице Чайковского, в доме 63, на втором этаже.
У меня нет связного воспоминания о блокаде, день за днем. Есть только отдельные картинки…Сначала мама водила нас по тревоге в бомбоубежище. В помещении горела синяя лампа… Там меня с сестрой научили играть в карты в дурака – чтобы время шло быстрее.
Потом сирена выла так часто, что уже не было сил спускаться в это бомбоубежище. Мама размещала нас в стенном шкафу. Он был встроен в капитальную стену – был обширным, вместительным, с широкими полками. Мы лежали в темноте с Любой и обсуждали любимую книгу, по которой научились читать в наши 4 года, – «Мифы древней Греции». В ней описывались приключения Язона и Геракла.
Одной из причин, по которой мы выжили, была старая дореволюционная привычка бабушки всегда делать припасы дров и продуктов к зиме. Весь стенной шкаф был забит крупами, макаронами, сахаром... Однако скоро все это было съедено. Нас было много – прадедушка Николай Иванович (он скоро умер), бабушка с дедушкой, мама, работавшая в биохимической лаборатории детской больницы, и папа. Он был ученым-химиком, придумал способ делать техническую сою пригодной для употребления в пищу. Этим своим изобретением он спас много жизней. Порой папа приносил нам комки этой сои прямо в карманах рабочего халата. Время шло, еда кончалась.
Мы ходили со старшей сестрой в Таврический сад собирать для супа крапиву и лебеду. В качестве антицинготного средства пили воду, настоянную на сосновых иголках. Мама нашила нам с внутренней стороны ватников белые тряпочки с указанием имени, фамилии и адреса. Если бы мы попали под бомбежку, по этим данным нас можно было опознать.Когда у дедушки был день рождения, бабушка сделала торт из столярного клея. Хорошо помню свет плошки (фитиля, плававшего в керосиновой баночке), таинственные тени, пляшущие по стенам, и подобный желе круглый торт, разрезанный на дольки.
Днем мы бегали по двору, играя в войну. Витя, мальчик старше лет на 10, заводил нас на крышу дровяного сарая, выстраивал гуськом. По команде мы должны были бежать друг за другом к краю крыши и прыгать вниз в сугроб. Для нас, 5-6-летних, высота была довольно большой, но важно было прыгать, не раздумывая. Иначе становилось страшно; этот навык мне потом пригодился.
Нашего ангорского кота мы выменяли в булочной на батон белого хлеба. Тогда уже многие съели своих котов, но мы не могли этого сделать. Кот должен был уничтожать крыс в булочной. Может быть, его там все-таки съели… Кстати, мы тоже убивали крыс. За них, если мне не изменяет память, платили по 15 копеек.
Взрослые дежурили по очереди на крышах, охраняя дом от зажигательных бомб – «зажигалок». На крышах стояли ящики с песком, в них надо было бросать осколки. Этих осколков у нас дома была целая коллекция – своеобразные семейные трофеи.
Помню, было очень холодно, окна были забиты фанерой, мы все сгрудились в дальней от улицы комнате. Мама иногда читала нам вслух французские книги, переводя с листа.
Отец заболел двухсторонним воспалением легких – лежал в углу комнаты, лицо было почерневшим и исхудалым. Его сослуживец по фамилии Григор принес пузырек рыбьего жира. Мама потом говорила, что он этим спас нас, детей. Мы уже доходили. Я попал в больницу, кожа сходила с коленей.
На Марсовом поле у нас была своя грядка, однажды мама принесла мне завернутую в комок бумаги и целлофана целую морковку!.. А еще в больнице давали конусообразные булочки из казеинового клея, румяные, чуть пригорелые. Вкусные они были – до безумия!
Говоря откровенно, я не вспоминаю блокаду, как ужасное время. Мы были слишком малы, слишком долго шла война, слишком долго длилась блокада. Почти ТРИ года! Мы не знали другой жизни, не помнили ее. Казалось, что это и есть нормальная жизнь – сирена, холод, бомбежки, крысы, темнота по вечерам… Однако я с ужасом думаю, что должны были чувствовать мама и папа, видя, как их дети медленно движутся к голодной смерти. Их мужеству, их силе духа я могу только позавидовать.
-
-
12.11.2017 в 22:53здорово что нашла