[Ворониха]

Вот я сижу и ничего не понимаю.
Всегда мне глупо казалось, что чему-чему, а собственному разуму я довериться могу, и что бы ни случилось, я что-нибудь придумаю, или найду у кого спросить, и все будет так как я решила, в той или иной степени. Непонятно, как мне могло такое казаться.

Рядом со мной всё время кто-то болеет и потом умирает. Кто-то любимый. И у меня нет никакой другой жизни, кроме жизни моих болящих близких. Отчего так произошло, не знаю. Но это вопрос, на который нет ответа. Вопрос, или факт. Что бы ты не делал, как бы логично не обустроил свою жизнь, в конце концов ты умрёшь, и хорошо если не в страшных мучениях.
Это понятно, и главное тут "в конце концов". А у меня получается вовсе не в конце, а практически с самого начала и до сих пор. Такое ощущение, что я начала жизнь с конца, с болезней и смерти. Когда болел и умирал папа, я была мелкая, мы жили в художественной мастерской на Петроградке, на седьмом этаже, без горячей воды, ванны и лифта. Мыться ездили к родстенникам, или дома на кухне плескались в тазиках. Тяжело болеть в таких условиях - еще тяжелее, чем обычно. И быть свидетелем страданий близкого тоже тяжело. Эта болезнь, страшная, пожалуй, самая страшная, длилась несколько долгих тяжелых лет, тяжелых ещё и тем, что это были девяностые, и у нас совсем не было денег, помню, новые джинсы мне покупали раз в год, и почти всю школу я проходила в одном безразмерном свитере, о чем свидетельствуют общеклассные фотки (форму у нас отменили классе во втором).
От тех времен мне остались сны о том, что я снова там, только комнаты совсем развалились, по штукатурке течет вода, из гнилого пола несет холодом и сыростью, я лежу на трупе дивана, и мне на грудь опускается и давит набрякший водой потолок. Давит насмерть.
А потом, почти сразу, заболела мама.

Ответ на вопрос, задаваемый мне вновь и вновь, нельзя найти разумом. Разум путается, он весь отсюда.
Я умираю вместе с ней.
Скоро я умру, самым настоящим образом, и у меня начнется загробная жизнь.
Скоро узнаю, как это бывает.
Я совершенно, абсолютно, кристально одинока. Мне некому доказывать мою правоту.
Мне никто не указывает, как и что делать, никто не советует без спроса, никто не включает телевизор. Моя жизнь уже почти закончилась, и я не чувствую ничего из того, что было привычно так долго.
Как будто я рыба в просторной и темной, чистейшей реке.

Я сижу в темноте и слушаю её дыхание. Я знаю, как и что нужно делать, я делаю всё что можно, но знаю, что все что я придумаю, её не вернет. Может быть, я не верю в чудеса такого рода. Наверное, это плохо.
Мне очень странно. Очень странно. И я не могу писать об этом как раньше.