Задалась целью отыскать на Петроградке качели, которые видела, гуляя там в прошлый раз. Тогда неизвестно с какой улицы свернула в большой гулкий двор, прошла через сквозную парадную жуткого мертвенно-желтого дома, и попала в чудесный садик с кустами черемухи, поднебесными тополями, и качелями на выметенной площадке. Но в тот раз вся идиллия нарушалась присутствием на этих качелях и вокруг них пьяной кампании лиц кавказской национальности, которые всей гурьбой за мной последовали.. Это мне ужасно не понравилось, и я ретировалась обратно через проход в желтом доме, но вышла почему-то совсем не туда, откуда вошла, и веселая компания из двери не появилась.
Сегодня качели не нашла, впрочем как и дом с проходом, и даже ту улицу.
Зато качалась в скверике на Большой Пушкарской, приводя в ступор детишек - они собрались вокруг и мучительно соображали, как это возможно, чтобы на их качелях качалась тётя в кожаном плаще, шипастом ошейнике и руссконародной рубашке с вышивкой..
Потом ещё где-то бродила, в другом дворе опять качелилась, и рисовала деревокуст.
Устав, решила зайти в художественный магазинчик. Зашла, купила краску, а потом подумала, что неплохо бы узнать, принимают ли они рисовань. Конечно, рисовань они принимают, но только от членов союза художников.
Перед прилавком стоял ещё дяденька в неприметной серой куртке. Вдруг он подошел ко мне, и спросил, не был ли мой папа художником Владимиром Петровым.. У меня мурашки побежали по спине, потому что да, всё верно.. Как меня узнал человек, который видел меня еще до того, как я пошла в школу, непонятно. Он помнит, как мы с папой ходили в кофейню на Лахтинской! А ведь после этого прошло двадцать лет почти, и папа практически ни с кем не общался.