Во сне мы с папой весело обсуждали мои наброски. Я честно призналась, что сложнее всего выразить линией негодные человечьи ноги - от бедер до ступней. Он смеялся, говорил, что еще штук пятьсот, и проблема перестанет существовать. Наконец, я побежала в микроскопическую шестиметровую комнатку в нашей старой мастерской за очередной кучей набросков. Остановилась, держа в руках лохматую пачку. Было очень светло. Белые занавески, солнце, железные крыши. Подумала, почему мы так долго, так долго не разговаривали, просто не сидели рядом. Ведь все так хорошо.
Потом вспомнила, что прошло уже пять лет, как он умер. Мир раздвоился, и опал желтой изрисованной бумагой. Я проснулась.